Мне больно!
Меню сайта
Ирина Ирис. Как проще и быстрее бросить курить?
Поиск
Все только и говорят о том, как зарабатывать на продаже статей...

А с чего начать новичку?

Кликните сюда и получите бесплатную  видео-инструкцию

Категории раздела
Мои файлы [51]
Список тегов
нлп (2)

Для подписки на обновления сайта введите ваш электронный адрес:

Delivered by FeedBurner

Главная » Файлы » Мои файлы

Наташа Кампуш. "Наташа Кампуш. 3096 дней"
[ Скачать с сервера (308.3 Kb) ] 20.01.2012, 12:17
Наташа Кампуш
"Наташа Кампуш. 3096 дней"
 
 
Громкая история Наташи Кампуш, описанная в этой книге, всколыхнула всю Европу. В самом центре континента, в маленькой и чинной Австрии маньяк похитил 10-летнюю девочку и 8 лет держал ее в заточении. Вся австрийская полиция была поставлена на ноги. Девочку искали даже в соседних странах, но безрезультатно. Никто и предположить не мог, что все эти годы она провела в подвальной каморке два на три метра и высотой 160 сантиметров. История закончилась чудом — пленница сумела бежать, а похититель, поняв, что вот-вот за ним придут полицейские, покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд.

Девушка решилась открыть всю правду о своей жизни в заточении, рассказать о пережитых детских страхах, слезах и отчаянии, а также о неоднозначных отношениях с похитителем Вольфгангом Приклопилом.
 
Отрывки из книги:
 
«Теперь я думаю, что с помощью своего жуткого преступления Вольфганг Приклопил не добивался ничего другого, как создать свой маленький, совер­шенный мирок с человеком, который бы целиком и полностью принадлежал ему. Обычными путями ему этого достичь не удалось, и поэтому он решил кого-то вынудить и сформировать для этой цели. На самом деле он не мечтал ни о чем большем, кроме любви, участия, тепла. Ему хотелось иметь рядом кого-то, для кого он стал бы самым важным человеком на свете. Видимо, он не нашел другого способа, кроме как похитить застенчивую десяти­летнюю девочку, надолго отрезать ее от внешнего мира, чтобы привести в такую психическую форму, из которой можно «слепить» нечто новое».
 
«В своем стремлении к идеальному миру он, по­хоже, не придавал никакого значения тому факту, что я была его узницей и каждое мое движение контролировалось. Если я когда-нибудь буду полно­стью принадлежать ему — если он, конечно, будет уверен в том, что я не сбегу, — тогда мы оба смо­жем начать другую, лучшую жизнь, объяснял он мне с горящими глазами.
 
О том, как должна выглядеть эта «лучшая» жизнь, он имел очень смутные представления. При этом его роль была четко определена: властитель в доме в разных вариациях. Ролей, предназначен­ных мне, было несколько. Домохозяйки и рабыни, избавляющей его от любой работы по дому, на­чиная с ремонта и заканчивая готовкой и убор­кой. Соратницы, к плечу которой можно присло­ниться. Заменой матери, помойным ведром для слива душевных переживаний, мешком с песком, в который можно вбивать ярость на собственное бессилие в реальной жизни. Единственное, что не подвергалось никаким изменениям — это его представление о том, что я целиком и полностью должна быть в его распоряжении. Моя личность, мои потребности или немного свободы не нашли своего места в сценарии этой «совместной жизни».»
Используя такие методы, Похититель держал меня в плену слабости пополам с зависимостью и благодарностью. Не бьют по руке, тебя кормя­щей. У меня была только одна рука, способная спасти меня от голодной смерти — рука мужчины, систематически доводящего меня до нее. Малень­кие порции еды иногда казались мне сказочными дарами.
 
Золоченые ручки, отполированные рукой идеаль­ной домохозяйки, ставящей на стол еду, приготов­ленную по рецепту своей еще более идеальной ма­тери. Если я все делала правильно и не уходила со сцены дальше кулис, иллюзия на какой-то момент становилась реальностью. Но каждое отклонение от сценария, который мне перед спектаклем не дали прочитать, жестоко наказывалось. Его непредсказу­емость стала моим злейшим врагом. Даже будучи уверенной, что я все делаю правильно, даже угады­вая, какой реквизит понадобится в этот момент, я могла ожидать от него чего угодно. Взгляд, слиш­ком долго задержавшийся на нем, не та тарелка на столе, еще вчера подходящая, могли вывести его из себя».
 
«Что мне тогда действительно помогло, так это мои разговоры с моим вторым «я» и записи в дневнике. Я начала новую серию листочков; те­перь я фиксировала не только издевательства, но и пыталась письменно внушить самой себе муже­ство. Лозунги выживания, которые я придумывала, находясь в подавленном состоянии, а потом читала вслух. Иногда это напоминало свист в глухом лесу, но все-таки срабатывало.
 
- Не поддаваться, если он скажет, ты тупая во всем
 -Не поддаваться, когда он тебя бьет
- Не обращать внимания, если он скажет, ты ничтожество
- Не обращать внимания, если он скажет, ты не можешь без него жить
- Не реагировать, если он выключит свет
- Все ему прощать и не таить злобу
- Быть сильнее
- Не сдаваться
- Никогда, никогда не сдаваться»
 
«Я замечала, что сопротивление фатальному реф­лексу мне снова дается труднее. А именно — пода­вить мысли об издевательствах быстрее, чем зажи­вут мои раны. Намного проще было ему уступить. Это было похоже на воронку, если я в нее по­падала, она неуклонно затягивала меня в глубину, в то же время я слышала свой собственный шепот: «Идеальный мир, идеальный мир. Все же хорошо. Ничего же не случилось».
 
Я должна была усилием всей своей воли проти­виться этой воронке, создавая маленькие островки спасения — мои записи, в которых я опять фиксировала каждое его издевательство. Когда я сегодня держу в руках ученическую тетрадь в линеечку, в которой ровным почерком, иллюстрируя текст аккуратными рисунками моих повреждений, я опи­сывала всю его жестокость, мне становится плохо. Тогда я делала записи, абстрагируясь от себя самой, как будто речь шла о контрольной работе»
 
«В лучшие дни он опять начинал рисовать себе наше совместное будущее. «Если бы я только мог тебе доверять, что ты не сбежишь... — вздыхал он в один из вечеров за кухонным столом, — я бы мог везде брать тебя с собой. Я бы поехал с тобой на Нойзидлерзее или на Вольфгангзее и купил бы тебе летнее платье. Мы могли бы купаться, а зимой ка­таться на лыжах. Но для этого я должен полагаться на тебя на все сто процентов — ты же сбежишь». В такие моменты этот мужчина, мучивший меня все эти восемь лет, вызывал у меня безумную жа­лость.
 
Я не хотела ранить его и искренне желала ему то розовое будущее, о котором он так мечтает: он выглядел таким отчаявшимся и одиноким на­едине с самим собой и своим преступлением, что иногда я почти забывала, что была жертвой — и не несу ответственности за его счастье. Но, соглашаясь с ним, я никогда полностью не поддавалась иллю­зии, что все пойдет очень хорошо. Нельзя никого принудить к вечному послушанию, а уж тем более к любви».
 
«Я не испытывала чувства ме­сти, наоборот, мне казалось, что сдав его полиции, я только переверну с ног на голову преступление, совершенное им. Сначала он запер меня, а потом я позаботилась о том, чтобы заперли его. В моем сдвинутом восприятии мира таким образом пре­ступление невозможно искоренить, а напротив, только усугубить. Зло мира не сократилось бы, а только удвоилось.
 
Все эти размышления в определенной мере до­стигли логической кульминации эмоционального помешательства, которому я была подвержена мно­го лет. Благодаря двум лицам Похитителя, благода­ря быстрой смене насилия и псевдонормальности, благодаря моей стратегии выживания, абстрагиро­вания от того, что могло меня убить. До тех пор, пока черное не перестало быть только черным, а белое только белым, и все погрузилось в серый туман, в котором теряешь ориентацию. Я настоль­ко сильно впитала это все в себя, что в некоторые моменты цена предательства по отношению к По­хитителю казалась мне выше цены предательства по отношению к собственной жизни. Может быть, стоит просто покориться судьбе, думала я всякий раз, когда воронка грозила затянуть меня в глу­бину, и я теряла из глаз свои спасительные островочки».
 
«Участие, проявляемое по отношению к жертве, обманчиво. Жертву любят только в том случае, ког­да можно испытывать свое превосходство над ней. Уже с первым потоком корреспонденции до меня дошли несколько дюжин писем, вызвавшие во мне тошнотворные чувства. Среди них было много от сталкеров, признаний в любви, предложений руки и сердца, а также анонимных писулек от извра­щенцев. Но даже некоторые предложения помощи иногда открывали истинные побуждения пишущих.
 
Такова человеческая природа — человек чувству­ет себя лучше, оказывая помощь более слабому, жертве. И это срабатывает до тех пор, пока роли четко распределены. Благодарность по отношению к дающему — прекрасное чувство; но в случае, если ею начинают злоупотреблять, пытаясь ограничить личностное развитие другого, все это приобретает неприятный привкус.
 
«Вы можете у меня жить и помогать мне по хозяйству, за это получите оплату, жилье и питание. Правда, я женат, но мы найдем альтернативу», — пишет один мужчина. «Вы можете у меня работать, при этом учиться гото­вить и убирать», — а это женщина, которой такое «вознаграждение» кажется абсолютно адекватным. За прошедшие годы я достаточно наупражнялась в уборках. Не поймите меня превратно. Меня глу­боко трогает каждое искреннее проявление участия и каждый истинный интерес к моей личности. Но очень тяжело, когда мою личность опускают до уровня нуждающейся в помощи, сломленной де­вочки. Это та роль, с которой я не смирилась, и не хочу соглашаться на нее и в будущем.
 
Сопротивление психологическому мусору и тем­ным фантазиям Вольфганга Приклопила не по­зволило мне сломиться. Теперь я на свободе, но меня хотят видеть именно такой — сломленной, не способной самостоятельно подняться на ноги и нуждающейся в постоянной поддержке. Но как только я отказалась носить на себе эту Каинову печать всю оставшуюся жизнь, отношение ко мне резко изменилось.
 
У милосердных людей, еще недавно присылав­ших мне старую одежду или предлагавших работу уборщицей в их квартирах, мое желание жить по собственным правилам вызвало осуждение. Сразу же пошла молва, что я неблагодарная и хочу из­влечь наибольшую выгоду из своей ситуации. Мно­гие посчитали странным, как это я смогла купить себе квартиру, сказки о громадных гонорарах за интервью переходили из уст в уста. Постепенно сочувствие обернулось недоброжелательством и за­вистью, иногда даже переходящими в открытую ненависть.
 
Особенно мне не могли простить, что я отка­залась осудить Похитителя, как того от меня ожи­дала общественность. От меня не хотели слышать, что нет абсолютного зла и существует не только белое и черное. Разумеется, Похититель украл мою юность, заточил меня в застенке и подвергал изде­вательствам, но ведь в самые важные годы жизни — между одиннадцатью и девятнадцатью годами — он был единственным близким мне человеком. Вы­рвавшись на свободу, я не только избавилась от мучителя, но также и потеряла человека, в силу обстоятельств ставшего мне родным. Но и прояв­ление скорби, непостижимой для других, было мне также непозволительно.
 
Как только я начинала ри­совать более неоднозначный портрет Похитителя, люди закатывали глаза и опускали взгляд. Их всегда неприятно задевает, если их категории добра и зла подвергаются сомнению, вступая в конфронтацию с аргументом, что персонифицированное зло тоже может иметь человеческое лицо. Темные стороны Похитителя не свалились с неба, никто не рожда­ется на белый свет монстром. Теми, кто мы есть, мы становимся из-за связи с миром и другими людьми. Поэтому мы все, в конечном счете, несем ответственность за то, что происходит в наших семьях, в нашем окружении. Признаться в этом самим себе непросто. Но несравненно труднее, ког­да кто-то держит перед тобой зеркало, в котором отражается чужое лицо.
 
Своими высказываниями я попала в больную точку, а попытками за фасадом мучителя и чистоплюя разглядеть человека, посеяла непонимание. После своего освобожде­ния я даже встретилась с Хольцапфелем — другом Вольфганга Приклопила, чтобы поговорить с ним о Похитителе. Я хотела уяснить, что сделало его таким человеком, который смог так поступить со мной. Но вскоре я оставила эти попытки. Подоб­ная форма анализа происшедшего не допускалась и велеречиво облекалась в форму Стокгольмского синдрома».
 
«С помощью этой книги я попыталась завер­шить самую длинную и самую темную главу моей жизни. Я испытываю глубочайшее облегчение, что мне удалось найти слова для описания всего от­вратительного и противоречивого. Когда я вижу их, воплощенными на бумаге, это помогает мне с уверенностью смотреть вперед. Потому что все, что я испытала, также придает мне силы: я пере­жила заточение в застенке, смогла вырваться из него и выстоять. Я знаю, что и на свободе смогу правильно распорядиться своей жизнью. И эта сво­бода начинается только сейчас, четыре года спустя после 23 августа 2006 года. Только сейчас, этими строчками, я могу подвести черту и действительно сказать: я свободна!»
 
Категория: Мои файлы | Добавил: misstrell
Просмотров: 3271 | Загрузок: 314 | Комментарии: 3 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 2
2 Лоя  
0
Молодец девочка.Сочувствую ей и горжусь ею ,что она смогла выйти из этого кошмара,ведь она не просто так написала,что освободиться по-настоящему удалось только четыре года спустя.Смею предположить,что все 4 года человек работал над собой,искал ответы на вопросы и залечивал раны в своей истерзанной душе.Ощущается прочитанное как откровение.Очень правдиво и искренне,очень "про жизнь".Придает сил и терпения и веры...

1 Edelweiss  
0
Просто не верится, что у девочки хватило силы духа не сломаться и начать жизнь заново (и сохранить желание прожить ее счастливо). Но данный отрывок в этом убеждает. Просто молодец! И это, как мне кажется, может воодушевить и даже "вдохновить на подвиг" значительно более взрослых людей. По крайней мере лично я воспряла духом :-).

Имя *:
Email *:
Код *:

 Подписывайтесь на обновления сайта!

Объявления
  • Юридические консультации от 500 рублей по вопросам гражданского, жилищного, семейного права. Любого уровня сложности. Письменно и устно. От профессионала
  • Друзья сайта
  • Дети-травматики
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0
    Copyright Мне больно! Нелюбимые дети. Нелюбящие родители. 2010 - © 2024 Конструктор сайтов - uCoz